«Единую и неделимую» разделили. Сначала на белых и красных, потом на автономии и зоны Гулага: мордовские,колымские, соловецкие… Национальная элита, создававшаяся веками, оказалась в изгнании, за рубежом. Её заменили Швондеры и Шариковы – кто был никем…Но белое движение и в эмиграции сохранило свою русскую Сущность, сохранило святую веру в Россию: единую и неделимую. От Заполярья до Кушки, от Вислы до Аляски.

«Чёрный год затянулся. Под занавес двадцатого столетия Россию ещё раз обкорнали, оставив один обрубок и лишив многонационального статуса, утверждённого ООН: многонациональным является такое государство, где численность иноязычных национальностей равна титульной нации. У нас
титульная нация составляет восемьдесят процентов. Какая  уж тут многонациональность.

На этот раз поработали не заезжие гастролёры, вроде Троцких и Урицких, а свои, доморощенные Шариковы. Но по тем же западным лекалам, хотя там автономий нет. Рискуя потерять и этот обрубок, очередная «правящая партия» спохватилась, вспомнила забытый девиз: «Единая Россия». Но без главного составляющего: неделимая. Всё было уже поделено.

А для русской эмиграции, раскиданной по всему свету, Россия остаётся неделимой. Даже здесь, в Париже. И когда Княгиня Антонина Мещерская, сноха и преемница добрых дел Веры Мещерской – умершей в 1949 году – несмотря на свои девяносто лет, встаёт и слушает стоя певицу из Сибири, это вызывает невольное уважение: она слушает не Ольгу Кулагину, а голос самой России, единой и неделимой. И слушает его стоя.

Каким же гражданским достоинством, какой неистребимой любовью надо обладать, чтобы забыть все прошлые обиды, всю горечь изгнания и сохранить почтение к своей земле, к своему растерзанному дому, к его культуре, дошедшей до берегов Сены. На такое способно только сердце матери. А они, княгини Мещерские, и есть тот самый символ матери России от Вислы до Аляски, даже там, в изгнании.

Кстати, сама Вера Мещерская по матерински приютила в своем особняке в Сент Женевьев де Буа русских изгнанников, одиноких и обездоленных. А в смертный час упокоила в конце домашнего сквера. И русский дом, и русский некрополь – её рук дело. Там покоятся Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Константин Коровин, Матильда Кшесинская, жена адмирала Колчака Софья и их сын Ростислав, Надежда Тэффи, генерал Кутепов и многие другие. В том числе и Александр Галич, Рудольф Нуриев, Андрей Тарковский, Виктор Некрасов – скитальцы второй волны. Что ни фамилия, то легенда, Таков мартиролог русского некрополя, который стал местом паломничества. Это всего в тридцати километрах от
Парижа.

А девятое мая? В этот день вся русская диаспора собирается в своём русском доме, слушает русские песни и «рыдает, что называется ансамблем»? А ведь многие из них родились во Франции и ни разу не были в России. Но для них день русской Победы – святой день. Я сохранил выражение Ольги Кулагиной – «и рыдаем, что называется, ансамблем»  – потому что оно вырвалось из души, по сути, такой же эмигрантки с двадцатилетним стажем и, наверное, точно передаёт атмосферу их праздника. Девятое мая и там, в изгнании – главный праздник единой и
неделимой России.

На этом фоне так характерна, обыденна судьба Ольги Анатольевны. Характерна для нашего бурного века, века смут и криминальных революций, разделов и переделов чужой собственности, которые каждый раз отбрасывают нас на столетие назад, заставляя потом бежать и бежать, догоняя историю. Бег Ольги – тому яркое свидетельство. Она родилась в городе с символическим названием: Дальний! Под боком у Харбинской эмиграции. Умерла в Париже – «дистанция огромного размера».

Но и тут, в Париже, под занавес, судьба подкидывала ей новую беговую дорожку на тысячи вёрст: гастроли в Нью-Йорке. Контракт – на год. Конечно, и там большая русская диаспора, и там любят старинные романсы, русские народные песни. Да и американская публика к ним неравнодушна – тем более, что Ольга Анатольевна владела английским языком так же свободно, как французским. И петь могла на трёх языках. Барьера в общении не было. Но… сил уже не было.

– Месяца на два, на три я бы ещё поехала, – сказала она, – а на год…Какие месяцы! Смерть стояла уже за спиной и дышала в затылок. Но разве мы об этом знаем? Тем более, что возраст не бог вестькакой: шестьдесят лет. Она только что вернулась из Новосибирска, от матери. Душа была переполнена планами и замыслами. Хотелось создать сибирскую программу для своих парижских друзей. Может быть, спеть свою лебединую песню.

Здесь, в Новосибирске, на сцене филармонии, она выступила в концерте, посвящённом очередному дню рождения Пушкина. Рассказала об ассоциации друзей Пушкина в Париже, которые с помощью МИДа России на родине Дантеса установили памятник Великому поэту.  К сожалению,  в период гастролей Ольги Кулагиной, в Новосибирске ещё не было такого памятника. Стараниями регионального общества имени Пушкина он был установлен 18 сентября 2015 г.*

Напомнила о таком качестве Пушкина, как необычайно развитое чувство дружбы. В беде и в радости он был верен друзьям, где бы они
не находились: в ссылке, в изгнании или на пиру в кругу своих близких.

Помогая ей спуститься по крутым ступеням в зал, я невольно сказал:
– Вы больше русская, чем мы здесь, в России.

Кстати, чувство дружбы сильно развито и у самой Ольги, Приезжая
в Россию, она в первую очередь спешит к друзьям, прихватывая и
мамочку, как она её называет. Вот и в этот, одиннадцатый приезд, она
несколько раз выступила в обществе Пушкина, в общественном клубе
«Зажги свечу», побывала на депутатском канале областного радио, в
Филармонии, съездила на гору Пикет, на свидание с Алтаем и Шукшиным
в день его очередной годовщины.

Давно ушёл из жизни её давний друг: композитор Николай Кудрин. В
концертах которого она много раз участвовала, работая ещё здесь, в России: в Новосибирской и Сочинской филармониях. Но остались другие. Например, дирижёр и художественный руководитель камерного хора Игорь Юдин со своим творческим коллективом. А сколько появилось новых друзей!

Но это в России, где она выросла. А в Париже?
– Я дружу в Париже с разными людьми: и светского образа жизни, и с
духовными лицами. Дружу с эмиграцией, которую называют белой, и с
диссидентами: скажем, с Натальей Горбаневской, известной правозащитницей, сотрудницей газеты «Русская мысль». Пишу музыку на её стихи. Но больше всего я дружу с Парижем. Кажется, я знаю там каждую улочку. А какие там замечательные парки! С плавающими лебедями!

В Новосибирске она «дружила»… с зоопарком, где тоже хватает лебедей.
Любила бродить по его аллеям, любоваться естественным, почти девственным, Ландшафтом, где, плюхнувшись на весь бок, нежились на солнышке волки и леопарды. Подолгу стояла у медвежьих вольеров. Древний мир природы ей был так же близок, как храмы искусства, созданные руками человека, и где она была не чужой.

Театральный артист на сцене одинок. Он священнодействует вместе с Труппой. На знакомой сцене. Перед знакомым залом и знакомой публикой.
Эстрадный артист почти всегда одинок. И почти всегда новые сцены, новые залы, новая публика. И…автобусы, поезда, самолёты. А Ольга Анатольевна обошла и объехала почти всю Европу: Франция, Англия, Германия, Бельгия. И везде один на один с залом, И везде её тепло принимали и приглашали вновь и вновь. Нравился её цыганский шарм, её меццо-сопрано, почти всегда звучащее на пределе. Она была не баловнем Мельпомены, а её труженицей. И всегда за её спиной стояла русская диаспора Парижа. Вот и новый контракт на гастроли в Америке, наверно, не обошёлся без её участия.

Но она уже жила своей лебединой песней, зачином которой стал романс
«И отлетит усталая душа…», созданный ещё в Новосибирске и исполненный пока только для «мамочки», Розы Григорьевны, и для меня, автора стихотворения. Случайный выбор стихов? Не думаю. Душа, наверное, устала от земного марафона и тянулась в небесные дали.

В Поднебесную семья попала в 1949 году. Анатолий Кулагин был артиллерийским офицером, и они жили в военном городке в городе
Дальний. Жена работала на заводе каустической соды, где платили
приличные бани. Директором был русский, а рабочие – в основном китайцы. Они хорошо относились к русским освободителям. Даже детвора на улицах кричала: «Русский – карашо! Русский – Москва!»

Зато белая эмиграция почувствовала холодок с приходом «советских».
И, опасаясь репрессий, массово стала уезжать в Австралию – русский бег
продолжался.

Через год у офицера Кулагина, человека уже не молодого, родилась
Дочка. И с первых минут у её изголовья встала трагическая русская история с Порт-Артуром и Дальним, с белой эмиграцией. А ещё через год офицера Кулагина перевели в Благовещенск, где он позднее и упокоился, оставив десятилетнюю дочку сиротой. Ему было шестьдесят лет.

У девочки, что называется, с пелёнок обнаружился музыкальный слух.
Она засыпала только под колыбельную. И если Роза Григорьевна замолкала над засыпающей крохой, тотчас раздавалось – пой. А в семь лет, уже в Благовещенске, она взялась за скрипку. И даже переезд в Новосибирск, после скоропостижной смерти отца, не прервал этого
увлечения. Оля поступила в музыкальную школу и семь лет совмещала занятия на пианино с уроками в обычной школе.

 Инструмента дома не было. Приходилось ходить в училище в вечернее
время, когда оно затихало и пустело. Просить сторожей пустить её поиграть. Пускали. Для мамы это была незаживающая боль в сердце.
И она откладывала каждую корейку, чтобы купить инструмент.

И купила. Правда, под солидный кредит. О замужестве и речи не было, хотя возраст был бальзаковский. Всё для дочери. Труды окупились. Оля успешно закончила среднюю школу, где её называли ходячей энциклопедией, и музыкальную. Думаю, это помогло ей при поступлении в ГИТИС, на музыкальное отделение. На прослушивании голоса она  спросила: "А  можно аккомпанировать самой?" Ей разрешили, и она уверенно прошла
вокальный этап.

Кстати. перед театральным институтом Ольга год изучала английский язык в пединституте. По настоянию матери. А может судьбы, что отряжает дальние дороги и смешение языков? Во всяком случае, год не был
потерян.

Начитанность «всезнающей» Оли была известна ещё в школе. А
способность читать в подлинниках не только русскую, но и французскую,
и английскую литературу, распахнула в деталях, в подробностях историю
и быт европейских народов. А это открыло их сердца. Разве не удивительно, что ей, сохранившей гражданство России, мэрия Парижа выделила муниципальное жильё?

Она дружила и с мэрией Парижа, и с русским посольством в Париже,
и с русским торгпредством, куда её нередко приглашали. Да и настоящее
концертное платье для первого выступления за рубежом, ещё студенткой,
ей дала польская пани Клара – выступление было в Варшаве.

Зарубежная карьера начиналась с отзывчивости и помощи новых друзей.
Кстати, в Париже ей сразу же предложили бессрочный контракт. И она
стала, по сути, полпредом русской культуры во Франции. И далее – по всей
Европе. Такое случается не часто. Эдуард Хиль долгое время пел в кафе
«Распутин». Здесь же, в Париже. За скромную плату. Пока хозяйка не
узнала, что он очень популярен в России и не увеличила гонорар. Причём,
довольно крупно.

Когда-то вся Европа съезжалась на русские сезоны Сергея Дягилева.
Сегодня на западную цивилизацию работают тысячи выходцев из России.
Одних докторов наук около шестнадцати тысяч. А сколько артистов уровня
Дмитрия Хворостовского и Анны Нетребко? Это наши инновации в западную культуру, науку, экономику. И голос Ольги Кулагиной в этом
хоре не самый последний.

Когда-то в Сочи перед отъездом во Францию Николай Кудрин сказал
ей:  ты не вернёшься в Россию. Как в воду глядел, хотя она ехала на два
месяца. Это были их последние совместные концерты, последние встречи.
Она удивилась и не поверила. И там, в Париже, не расставалась с его песнями и с ним самим, постоянными звонками напоминая  ему о себе и о
судьбе его песен.

Творчество не знает границ и шлагбаумов. Так же, как и смерть. В
Новосибирске Ольга села в поезд и благополучно доехала до Москвы. Там пересела на самолёт – благо имела обратный билет, и… просидела
в нём пять часов в ожидании вылета. Командир экипажа оказался человеком дотошным, ответственным. Осмотрев самолёт, он обнаружил
неполадки и потребовал от технического персонала устранить их. На уговоры и уверения, что всё в порядке, сказал, как отрезал: – У меня за
спиной 180 человек. Он довёз их всех живыми и здоровыми. А вскоре разбилась хоккейная команда на вылете из Ярославля. Может, смерть уже стояла за спиной Ольги?

15 августа она была в Париже, о чём сообщила матери, а 21-го скоропостижно скончалась. От удушья. Муж её, захлёбываясь от рыданий, сообщил по телефону матери Ольги – Оля… финиш, Оля…финиш. Он, коренной француз, не знал русского языка, но горе его было столь неподдельным и столь понятным для всех языков мира, что Роза Григорьевна всё поняла: дочь умерла в возрасте отца и смертью
отца. Она страдал тромбофлебитом и, видимо, тромб оборвал дыхание.

Её одели в концертное платье, украсили всей бижутерией, в которой артистка выходила на сцену, и по-христиански предали французской земле. Её материалы, привезённые из Новосибирска, передали в
Ассоциацию «Друзей Пушкина», которую сегодня возглавляет крестница
княгини Антонины Мещерской – живые нити не прерываются.

Не прерываются и связи России единой и неделимой. В Новосибирске
вышел очередной номер «Пушкинского альманаха», посвящённый 200- летию Императорского Александровского лицея. В нём есть и некролог Ольге Кулагиной. Альманах отправлен и в Париж, друзьям Пушкина. И Ольги Кулагиной. В Нью-Йорке клуб местных пушкинистов регулярно проводит конкурсы одного стихотворения. Среди лауреатов конкурса «Пушкинская лира» есть и новосибирцы: Евгений Мартышев, Юрий Ключников, Анатолий Сухоржевский.

Россия единая и неделимая объединяется всё плотней и плотней. Нет, не под знаменем Маркса-Энгельса, а под знаменем Пушкина, под знаменем
многовековой русской культуры, которая всё активней и уверенней вливается в мировую культуру человечества и чувствует себя в ней вполне комфортно.
 

Примечания и комментарии

---

* Об уникальной истории открытия памятника Пушкину в Новосибирске рассказывается на странице: http://www.pushkin-book.ru/id=748.html

 

Уважаемые читатели, свои впечатления о публикации можете изложить на сайте по адресу:  pushkin-book.ru по эл. адресу: Светлана Балашова<mroczkovskajabalashova.svetla@yandex.ru>