ЖУРНАЛ
СВЕТЛАНЫ МРОЧКОВСКОЙ-БАЛАШОВОЙ
Дверца в неизведанный мир Пушкина
ЛитературовИдение
Eлены Кацюбы
Пушкиноведение давно уже
потеряло одно из своих прекрасных предопределений – живописать. Т.е. писать жизнь
Поэта в цвете, со всеми его нюансами, звуками,
созвучиями и отзвуками, гармонией, диссонансами.
С тайнами, загадками и их отгадками. Так исследовали
Пушкина его первые "патологоанатомы" – П.В.
Анненков, Б.Л. Модзалевский, Д.С. Мережковский,
их продолжатели Н.Я. Эйдельман, отец и сын Фейнберги,
Ю. М. Лотман, В.Э. Вацуро... Бесспорно, это далёко
не все, но самые проникновенные, самые
проницательные, самые-самые... Оттого и такие близкие.
Сегодня пушкинистика превратилась в
сугубо академическую, если
не сказать большее – схоластическую науку.
Производит она в основном
черно-белую продукцию – графику двухцветной
палитры. Создаваемую
на фундаменте того, что
черным по белому написано.
А между тем за бастионами неприступной
крепости-святыни "Пушкиниана" растет и ширится
непобедимая армада друзей Пушкина. Она хочет и
может сказать Своё Слово о нём.
Создатель одного такого вещего Слова сегодня в гостях у сайта
pushkin-book.
Автор не простой, а (так и хочется
сказать золотой) давно уже утвердившийся
Словотворец – поэт Елена Кацюба.
Сотворила несколько книг: "Свалка" (1995), "Красивые
всегда правы" (1999), "Первый палиндромический
словарь современного русского языка" (1999), "эР – эЛь.
Стихи и стихийные мутации" (2002), "Новый
палиндромический словарь" (2002), "Игр рай" (2003),
"Свидетельство Луны" (2008). Стихи её вошли в антологии
"Строфы века" и "Самиздат века".
Но это ещё не всё: Елена Александровна – член Русского
Пен-клуба, вместе с Константином Кедровым – поэтом
и спутником жизни основала ДООС (Добровольное общество
охраны стрекоз — литературной группы современных
русских поэтов–авангардистов),
ответственный секретарь издаваемого этим обществом
«Журнала ПОэтов» и арт-дизайнер почти всех его выпусков.
Сама себя величает Libellula
– Стрекоза. Как, впрочем, и все члены ДООС. Ну а
мужчины, наверное, именуются Стрекозёлами? Во всяком
случае, дети, не задумываясь, именно так и
ответят.
Певунья-Стрекоза – всего лишь аллегория. Ответ на
извечный вопрос, которым в своё время озадачивался и
Баратынский:
Песнопевца жар –
смешной недуг иль высший дар?
Суть иносказания: Берегите жар Песнопевцев!
С благодарностью Елене Кацюбе за любезное предоставление
своего эссе для публикации на пушкинском сайте
Светлана
Мрочковская-Балашова, 18 июля 2015 г. |
Пушкин в
царстве теней
Елена Кацюба
ДООС- libellula
Пушкин очень
любил земную жизнь
и вместе с тем постоянно чувствовал в ней
присутствие тени мира потустороннего.
Тень – любимое слово Пушкина. Он
употребляет его в самых неожиданных значениях и для описания
жизни, и для описания загробного мира. Можно
сказать, что поэт пребывает в царстве теней.
Тень
воздушна, ее нельзя удержать. Огонь, земля, вода
материальны.Тень, как и воздух, неуловима. О ней вспоминают
только тогда, когда ее не хватает.
...Тени ветвей, дерев, дубов, «тени
мирные наследственных садов». С насту-плением вечера «по небу
тень лилась». Земледелец и пастух, взглянув на
«западную
тень», определяли погоду. Жизнь – это блеск, шум, говор волн
и непременно тень. Даже свет имеет тень: «тень зари» – свет
в ночи. Нет солнца – нет и тени. Молдавия, окраина Римской
империи, куда был сослан Овидий, отчизна варваров,
пасмурная страна –
«там нивы без теней». |
 |
Влюбленный юноша под вечер, «как всюду
тень», приходит «изъяснять любовну муку». Даже ночь не
темнота, не мрак, а тень ночи – символ наслаждения,
приют неги. Тень не только состояние природы, но и
чувство – именно то смутное ощущение перехода от мрака к
свету, некая грань между радостью и печалью.
Влюбленная девушка бледна, как тень – свет
любви озаряет темноту страдания, придавая облику
благородство. Красота Заремы расцветает в тени гарема.
Это «хранительная тень», она защищает не только от
солнца, но и от житейских сложностей, создавая тень
настоящего мира. «И тень блаженства миновала», когда
Гирей охладел к Зареме. Пока есть хотя бы тень чувства,
остается надежда. Не должно быть и тени сомнения в
добродетели жен пророка –
раз есть тень вины, значит есть вина.
Отделившись от реального мира, тени
начинают жить своей жизнью в мире потусторон-нем. Это не
ад и не рай, но обитель великих людей, ставших
величественными тенями. Наполеон, вольнолюбивый Брут,
поэты Данте, Байрон, Шенье, студент Занд, ставший в
Германии вечной тенью.
Из мира теней великий Фонвизин (
«Тень Фонвизина») спускается на землю – узнать, как
обстоят дела с литературой. А сопровождает писателя сам
Пушкин в облике Меркурия.
Но особенно близок Пушкину Овидий.
Присутствие его тени он чувствует прямо-таки физически.
«И с нею часто при луне брожу вдоль берега крутого», –
пишет он Баратынскому из Бессарабии. Рассказ о последних
днях Овидия он вкладывает в уста старого цыгана
(«Алеко»). Пушкин ощущает себя гражданином Рима. Не
исторического – кровавого и циничного, а литературного:
беломраморного, свободного, не боящегося смерти.
Страшна не смерть – забвение. Поэт
заранее благодарен потомку, который вспомнит о нем:
Брегов забвения оставя хладну сень,
к
нему слетит моя признательная тень.
Да и вообще жизнь без славы – это
тень жизни.
В стихотворении «Прозерпина»
царица подземного мира увлекает в Аид земного юношу:
Повинуется желаньям,
предает его лобзаньям
сокровенные красы...
А после счастливый любовник невредимым покидает мир теней.
Зыбкая грань между жизнью богов, людей и теней, между жизнью
земной и потусторонней привлекает поэта.
Отсюда же – «нет, весь я не умру...»
По своему мироощущению Пушкин был ранним христианином.
Ему в равной мере были дороги и
античная политическая свобода, и
христианская свобода внутренняя. Эту свободу
он назвал тайной.
Ее он особенно ценил в том мире, где после
казни его друзей декабристов «добро и зло,
все стало тенью».
Ленский размышлял о таинственной сени гробницы, куда он
красиво сойдет. А ворота на тот свет оказались
виселицей.
Теперь поэт ощущает себя тоскующей тенью,
летящей из могильной глубины, чтобы «на милых бросить
взор умильный». Младая тень умершей возлюбленной не
вызывает у него желания отправиться в ад, подобно Орфею.
Он чувствует, что теперь между ними «недоступная черта».
Мир живых теней возникает лишь в стихах о Царском Селе,
где «белые в тени дерев кумиры», которые когда-то
бросали тень на душу поэта.
И все же в стихотворении «Заклинание» он
умолят «возлюбленную тень» явиться к нему в любом
облике: «Приди, как дальная звезда, / Как легкий звук
иль дуновенье, / Иль как ужасное виденье, / Мне все
равно, сюда! сюда!»
Из мира теней приходят и призраки. Онегин
после дуэли вынужден покинуть свое имение, где
«окровавленная тень / к нему являлась каждый день».
Самозванец Григорий Отрепьев прямо
ссылается на загробный мир: «Тень Грозного меня
усыновила, / Димитрием из гроба нарекла». Нераскаявшийся
грешник, неуспокоившаяся душа, восставшая из ада,
управляет из гроба честолюбивым монахом. Казалось бы,
что такое имя – «пустая тень», размышляет царь Борис:
«Ужели эта тень сорвет с меня порфиру?» Наверное,
подобные сомнения возникли и у Николая I, раз он
запретил постановку «Бориса Годунова».
«Тень могилы хладной» – это еще и
страх смерти, проекция ада в мир живых. Черный человек
преследует Моцарта: «За мною всюду как тень он гонится».
Или это укор, напоминание о грехе. Но
Вальсингам на упреки священника отвечает: «Тень матери
не вызволит меня отсель», – из ада чумного города, где
живые подобны теням.
Пытаясь материализовать мир теней,
Пушкин создает модель ада. В наброске к «Фаусту» это по
сути античный Аид, а грешников христиан варят «гораздо
далее» – в дантовском аду. Сопровождаемый Вергилием поэт
во всех подробностях наблюдает муки и казни, «смущением
томим». И вот еще один ад, «геена гладная», куда дьявол
бросает Иуду, а Сатана возвращает ему поцелуй:
«Лобзанием своим насквозь прожег уста, / в предательскую
ночь лобзавшие Христа».
И все-таки в одном из стихотворений
последних лет («Из А.Шенье») он снова возвращается к
античному переходу в загробный мир, рассказывая о смерти
Геракла (Алкида). Одежда, подаренная вероломным
кентавром, прилипает к коже и начинает жечь тело героя.
Измученный болью Геракл сам готовит погребальный костер:
«Треща горит костер; и вскоре пламя, воя, / Уносит к
небесам бессмертный дух героя».
В образе Геракла взошел на античный
костер, став бессмертной тенью, сам поэт.

Александр Телин. Портрет
Пушкина
(холст, масло). 2015 г.*
Примечания и комментарии
* Снимок приложен к
публикации Е.Коцюбы на сайте "Журнала
ПОэтов":
http://www.promegalit.ru/magazines/zhurnal-poetov.html

Продолжение темы
"Космогония Пушкина"
на следующей странице
Если вы
желаете выразить своё мнение об эссе Елены Кацюбы,
воспользуйтесь формой контакта. |
 |