Пушкин в творчестве Светланы Мрочковской-Балашовой
-1- | 2

ЖУРНАЛ СВЕТЛАНЫ МРОЧКОВСКОЙ-БАЛАШОВОЙ
 

Дверца в  неизведанный мир Пушкина
 

ЛитературовИдение Eлены Кацюбы

Пушкиноведение давно уже потеряло одно из своих прекрасных  предопределений  – живописать. Т.е. писать жизнь Поэта в цвете, со всеми его нюансами,  звуками, созвучиями и отзвуками, гармонией, диссонансами. С тайнами,  загадками и их отгадками. Так исследовали Пушкина его первые "патологоанатомы"   – П.В. Анненков,  Б.Л. Модзалевский,  Д.С. Мережковский, их продолжатели Н.Я. Эйдельман, отец и сын Фейнберги,  Ю. М. Лотман, В.Э. Вацуро... Бесспорно, это  далёко не все, но самые проникновенные, самые  проницательные, самые-самые... Оттого и такие близкие.
Сегодня пушкинистика превратилась
  в сугубо академическую,  если не сказать большее –  схоластическую  науку. Производит она в основном черно-белую продукцию – графику двухцветной  палитры. Создаваемую на  фундаменте того, что черным по белому написано. 
А между тем за бастионами  неприступной  крепости-святыни "Пушкиниана" растет и ширится непобедимая армада друзей Пушкина. Она  хочет и может сказать Своё
Слово о нём.
Создатель одного такого вещего Слова сегодня в гостях у сайта pushkin-book.  Автор  не простой,  а  (так и хочется сказать золотой)  давно уже утвердившийся  Словотворец –  поэт Елена  Кацюба.  Сотворила несколько книг: "Свалка" (1995), "Красивые всегда  правы" (1999), "Первый палиндромический словарь современного русского языка" (1999), "эР – эЛь. Стихи и стихийные мутации" (2002), "Новый палиндромический словарь" (2002), "Игр рай" (2003), "Свидетельство Луны" (2008). Стихи её вошли в антологии "Строфы века" и "Самиздат века".
Но это ещё не всё: Елена Александровна – член Русского Пен-клуба,  вместе с Константином Кедровым – поэтом и спутником жизни основала ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз  — литературной группы современных русских поэтов–авангардистов),  ответственный секретарь издаваемого этим обществом «Журнала ПОэтов» и арт-дизайнер почти всех его выпусков. Сама себя величает Libellula – Стрекоза. Как, впрочем, и все члены ДООС. Ну а мужчины, наверное, именуются Стрекозёлами? Во всяком случае, дети, не задумываясь,  именно так и ответят.
Певунья-Стрекоза – всего лишь аллегория. Ответ на извечный вопрос, которым в своё время озадачивался и Баратынский:
               Песнопевца жар –
                      смешной недуг иль высший дар?
 
Суть иносказания: Берегите жар  Песнопевцев!

С благодарностью Елене Кацюбе за любезное предоставление своего эссе для публикации на пушкинском сайте

    
                                     Светлана Мрочковская-Балашова, 18 июля 2015 г.


Пушкин в царстве теней
                                                                                                                       Елена Кацюба
                                                                                                                     ДООС- libellula

 

        Пушкин очень любил земную жизнь 
и вместе с тем постоянно чувствовал в ней присутствие тени мира потустороннего.
        Тень – любимое слово Пушкина. Он употребляет его в самых неожиданных значениях и для описания жизни, и для описания загробного мира. Можно сказать, что поэт пребывает в царстве теней.   
Тень воздушна, ее нельзя удержать.          Огонь, земля, вода материальны.Тень, как и воздух, неуловима. О ней вспоминают только тогда, когда ее не хватает.
        ...Тени ветвей, дерев, дубов, «тени мирные наследственных садов». С насту-плением вечера «по небу тень лилась». Земледелец и пастух, взглянув  на  
«западную тень», определяли погоду. Жизнь – это блеск, шум, говор волн и непременно тень. Даже свет имеет тень: «тень зари» – свет в ночи. Нет солнца –   нет и тени. Молдавия, окраина Римской империи, куда был сослан Овидий,     отчизна варваров, пасмурная страна – 
«там нивы без теней».

      
       Влюбленный юноша под вечер, «как всюду тень», приходит «изъяснять любовну муку». Даже ночь не темнота, не мрак, а тень ночи – символ наслаждения, приют неги. Тень не только состояние природы, но и чувство – именно то смутное ощущение перехода от мрака к свету, некая грань между радостью и печалью.
       Влюбленная девушка бледна, как тень – свет любви озаряет темноту страдания, придавая облику благородство. Красота Заремы расцветает в тени гарема. Это «хранительная тень», она защищает не только от солнца, но и от житейских сложностей, создавая тень настоящего мира. «И тень блаженства миновала», когда Гирей охладел к Зареме. Пока есть хотя бы тень чувства, остается надежда. Не должно быть и тени сомнения в добродетели жен пророка –
раз есть тень вины, значит есть вина.
        Отделившись от реального мира, тени начинают жить своей жизнью в мире потусторон-нем. Это не ад и не рай, но обитель великих людей, ставших величественными тенями. Наполеон, вольнолюбивый Брут, поэты Данте, Байрон, Шенье, студент Занд, ставший в Германии вечной тенью.
        Из мира теней великий Фонвизин ( «Тень Фонвизина») спускается на землю – узнать, как обстоят дела с литературой. А сопровождает писателя сам Пушкин в облике Меркурия.
        Но особенно близок Пушкину Овидий. Присутствие его тени он чувствует прямо-таки физически. «И с нею часто при луне брожу вдоль берега крутого», – пишет он Баратынскому из Бессарабии. Рассказ о последних днях Овидия он вкладывает в уста старого цыгана («Алеко»). Пушкин ощущает себя гражданином Рима. Не исторического – кровавого и циничного, а литературного: беломраморного, свободного, не боящегося смерти.
        Страшна не смерть – забвение. Поэт заранее благодарен потомку, который вспомнит о нем:
                                      Брегов забвения оставя хладну сень,
                                      к нему слетит моя признательная тень.
        Да и вообще жизнь без славы – это тень жизни.
        В стихотворении «Прозерпина»  царица подземного мира увлекает в Аид земного юношу:
                                      Повинуется желаньям,
                                      предает его лобзаньям
                                      сокровенные красы...
        А после счастливый любовник невредимым покидает мир теней.
        Зыбкая грань между жизнью богов, людей и теней, между жизнью земной и потусторонней привлекает поэта. Отсюда же – «нет, весь я не умру...»
        По своему мироощущению Пушкин был ранним христианином. Ему в равной мере были дороги и античная политическая свобода, и христианская свобода внутренняя. Эту свободу он назвал тайной. Ее он особенно ценил в том мире, где после казни его друзей декабристов «добро и зло, все стало тенью».
       Ленский размышлял о таинственной сени гробницы, куда он красиво сойдет. А ворота на тот свет оказались виселицей.
       Теперь поэт ощущает себя тоскующей тенью, летящей из могильной глубины, чтобы «на милых бросить взор умильный». Младая тень умершей возлюбленной не вызывает у него желания отправиться в ад, подобно Орфею. Он чувствует, что теперь между ними «недоступная черта». Мир живых теней возникает лишь в стихах о Царском Селе, где «белые в тени дерев кумиры», которые когда-то бросали тень на душу поэта.
       И все же в стихотворении «Заклинание» он умолят «возлюбленную тень» явиться к нему в любом облике: «Приди, как дальная звезда, / Как легкий звук иль дуновенье, / Иль как ужасное виденье, / Мне все равно, сюда! сюда!»
       Из мира теней приходят и призраки. Онегин после дуэли вынужден покинуть свое имение, где «окровавленная тень / к нему являлась каждый день».
       Самозванец Григорий Отрепьев прямо ссылается на загробный мир: «Тень Грозного меня усыновила, / Димитрием из гроба нарекла». Нераскаявшийся грешник, неуспокоившаяся душа, восставшая из ада, управляет из гроба честолюбивым монахом. Казалось бы, что такое имя – «пустая тень», размышляет царь Борис: «Ужели эта тень сорвет с меня порфиру?» Наверное, подобные сомнения возникли и у Николая I, раз он запретил постановку «Бориса Годунова».
        «Тень могилы хладной» – это еще и страх смерти, проекция ада в мир живых. Черный человек преследует Моцарта: «За мною всюду как тень он гонится».
        Или это укор, напоминание о грехе. Но Вальсингам на упреки священника отвечает: «Тень матери не вызволит меня отсель», – из ада чумного города, где живые подобны теням.
        Пытаясь материализовать мир теней, Пушкин создает модель ада. В наброске к «Фаусту» это по сути античный Аид, а грешников христиан варят «гораздо далее» – в дантовском аду. Сопровождаемый Вергилием поэт во всех подробностях наблюдает муки и казни, «смущением томим». И вот еще один ад, «геена гладная», куда дьявол бросает Иуду, а Сатана возвращает ему поцелуй: «Лобзанием своим насквозь прожег уста, / в предательскую ночь лобзавшие Христа».
       И все-таки в одном из стихотворений последних лет («Из А.Шенье») он снова возвращается к античному переходу в загробный мир, рассказывая о смерти Геракла (Алкида). Одежда, подаренная вероломным кентавром, прилипает к коже и начинает жечь тело героя. Измученный болью Геракл сам готовит погребальный костер: «Треща горит костер; и вскоре пламя, воя, / Уносит к небесам бессмертный дух героя».
        В образе Геракла взошел на античный костер, став бессмертной тенью, сам поэт.

 



Александр Телин. Портрет Пушкина
(холст, масло). 2015 г.*

 

Примечания и комментарии


* Снимок приложен к публикации Е.Коцюбы на сайте "Журнала ПОэтов":    http://www.promegalit.ru/magazines/zhurnal-poetov.html


                                                     


                                       Продолжение темы "Космогония Пушкина"
                                                     на следующей странице

 

 

Если вы желаете выразить своё мнение об эссе Елены Кацюбы,
воспользуйтесь формой контакта.

Написать автору сайта С.Мрочковской-Балашовой

 

-1- | 2
© 2005-2015 Все страницы сайта, на которых вы видите это примечание, являются объектом авторского права. Мое авторство зарегистрировано в Агентстве по авторским правам и подтверждено соответствующим свидетельством. Любезные читатели, должна вас предупредить: использование любого текста возможно лишь после согласования со мной и с обязательной ссылкой на источник. Нарушение этих условий карается по Закону об охране авторских прав.