|
| |
Семь снов о Леонардо
С. Мрочковская-Балашова
Сон первый: Пастушка из Аркадии (продолжение).
Закрой глаза и мысленно представь себе картину. Видишь: парящий над райской идиллией Купидон – он же Амур и Эрот – натягивает лук? Готовится выпустить еще одну золотую стрелу, пощады от которой нет ни богам, ни людям.
Но зачем старается – и без того видно, что все, собравшиеся на лужайке, уже поражены ею.
Боттичелли. Весна 1477-1478. Галерея Уффици, Флоренция.
Древнегреческий бог любви Эрот долгое время волочился за Психеей. Душа-Психея подвергла его длительному испытанию. Убедившись в своем благотворном влиянии на возлюбленного, согласилась стать его женой.
Они стали неразлучными. Две половинки слились воедино. Оттого так часто их и изображают вместе – двуединый образ одухотворенной любви. Облагороженный Психеей Купидон… ударился в благотворительность – не удивляйся,
что иногда я перехожу на лексикон вашей эпохи. Люди будущего иногда выражаются очень метко! Ну так вот: ударившись в благотворительность, Купидон взял на себя и роль утешителя в горе. Вот почему его статуями
стали украшать надгробия…
Боттичелли. Весна. Фрагмент.
Рассказ Всевидящего постепенно раскрывал мне ошеломляющую, сокрытую в глубокой символике суть замысла картины. Образы оживали, поверяли свои тайны. Центральная фигура, хотя и отодвинутая вглубь полотна, – оказалась
вовсе не Венерой.
– Где ты видел Венеру в образе будущей матери? – усмехнулся Всеведущий.
– В самом деле, не видел, – растерянно пробормотала я.
– Взгляни на ее правую руку. Разве она ничего не говорит тебе?
– Персты руки сложены в благословляющий жест…
– Знак Творца мира!
– Значит она Богоматерь?!
– Да, Богоматерь. А теперь послушай, что она говорит!
– Я – Творящая жизнь и несущая ее в себе, – кротко изрекла будущая мать и застенчиво прикрыла округлившееся тело красной накидкой.
«Стыдится как обычная земная женщина, подумала я, кокетлива тоже по земному».
– Это ты о моей красной накидке? – прочла она мои мысли. – Я ношу ее потому, что красный цвет – цвет Любви и Христовой крови.
Боттичелли. Весна. Фрагмент.
– А теперь обрати внимание на фигуры справа от нее – трех Харит, что грациозно сплели руки в танце. Раньше они почитались как божества плодородия. Позднее как Грации – богини красоты, женских прелестей и радости.
Как ты думаешь, почему так грустны их лица? Почему одна из них напряженно смотрит куда-то вверх, следуя взглядом за указующим перстом Гермеса? Ты помнишь, кем он был прежде? – древнейшим аркадским божеством!
Боттичелли. Весна. Фрагмент.
– А он-то что здесь делает? – озадаченно спросила я.
Облаченный в красный хитон Гермес взглянул на меня со снисходительной улыбкой.
– Я сын Зевса и плеяды Майи. Может, ты знаешь, Майя – закваска сущего, проявляющая его космическая сила, но и иллюзия, начало и конец призрачной реальности.
– Да, так считают знатоки оккультных наук и современные философы, – ответила я.
– А сам-то ты как считаешь? – спросил Гермес.
– Я слишком несведущ на этот счет. Но все больше склонен думать, что отмеренная временем земная жизнь – всего лишь отражение другой, вечной, безвременной, где изначально существуют и прошлое, и настоящее, и
будущее. Эпохи, события, человеческие жизни не исчезают бесследно, а просто перемещаются в своем движении по орбите времени. Своего рода фильм, который проецируются на земной экран. Его кадры движутся, сменяются новыми,
но фильм-то не исчезает...
Гермес удивленно спросил:
– Откуда тебе это ведомо?
– Ведомо? Это всего лишь плод моих ночных размышлений. Есть информация, что американцы уже испытывают машину времени. И когда усовершенствуют ее, на ней можно будет совершать путешествия и в прошлое, и в будущее…
Гермес прервал меня:
– Американцы, говоришь? Это жители древнего материка, некогда отколовшегося от нашего? Безумные создания, толкающие вашу планету к гибели?! Машина времени изобрели?! Но знаемо ли тебе, что и без этой машины американцев
некоторые люди умеют переноситься в будущее и прошлое?
– Одним из них был Боттичелли, – вмешался в разговор Всезнающий. – Увиденное в прошлом он и изобразил на своей картине, суть которой мы тебе открываем.
– Позволь, я сначала дорасскажу гостю из будущего свою «биографию», – с улыбкой прервал его Гермес. – Эллины знали обо мне значительно больше, чем вы, самоуверенные «всезнайки» из эпохи, откуда ты и без машины
времени прилетел в 15 век.
– Прилетел-то я всего лишь во сне!
– Так знай же: сон и есть метафизическая машина времени!
– Я так и полагал! – радостно воскликнула я.
– К концу своего путешествия в Кватроченто ты окончательно убедишься в этом. А теперь об эллинах – они правильно отождествляли меня с Гермесом Трисмегистом, считали покровителем магии, основоположником герметического
учения, последователем которого являются Боттичелли и Леонардо. В раннюю пору мне поклонялись как властелину могучих сил природы. В Аркадии меня считали богом скотоводства, покровителем пастухов. Вслед за Прометеем,
даровавшим землянам огонь, – я научил людей возжигать его на алтаре. Я также сопровождаю в последний путь души умерших. Древние тоже знали это, потому и говаривали: «Его душу исторгнул Гермес». С помощью своего жезла
я погружаю в сон и пробуждаю спящих. Когда ты удовлетворишь свое любопытство к Леонардо и его эпохе, я помогу вернуться тебе в твой век. Хотя мне и ведомо, что он не нравится тебе. Римляне называли меня Меркурием
и чтили как покровителя глашатаев, хранителя неприкосновенности посольств, путников. Теперь, узнав о моих разносторонних способностях, попытайся сам растолковать смысл картины.
– Если воспринимать ее упрощенно как пасторальную идиллию – ты пастух среди прелестных пастушек Аркадии, в которых проглядывают черты Симонетты.
Гермес засмеялся:
– Начал правильно!
Я взглянула на деревья и недоуменно замолчала.
– Почему споткнулся? Что смущает тебя?
– Очень странные для райской обители деревья. Стволы неестественно прямые, будто столбы для висельников. Усыпаны яблоками. Какие же яблоки весной!
– Фу-ты, ну-ты! – рассердился Гермес. – Ведь это же аллегория! Вспомни, когда Боттичелли создавал картину.
Я снова задумалась, неуверенно начала:
– 1478 год…трагическая для Флоренции пора… покушение на братьев Медичи… во вторую годовщину смерти Симонетты убит Джулиано… город объят мистическим ужасом от этого рокового, как казалось многим, совпадения …люди
воспринимают его как волю Провидения… ползет молва, которую пустили сторонники Франческо Пацци, – дескать, это наказание за гордыню Медичей, за их безумное расточительство, шумные ночные пиршества в их роскошных
виллах...
Тут я припомнила рассказ Макиавелли: «Повсюду можно было видеть растерзанные тела убитых, которые несли насаженными на копья либо волокли по улицам…»
– Правильно, продолжай! – подбадривал Гермес.
– Перед окном мастерской художника на площади Синьории раскачивались тела восемнадцати повешенных… его рука невольно превращала деревья в мрачные виселицы…
– Дальше, дальше, подстегни интуицию!
– Рука мастера отесывала стволы от нижних веток, оставляя только кроны, увешанные яблоками… в яблоках мерещатся головы казненных… Прекрасная «Аркадия» Лоренцо словно слиняла… кровавые деяния обернулись
мрачновато-жутким фоном полотна…
– Молодец, – похвалил Гермес.– Именно так и было!
Боттичелли. Весна. Фрагмент.
Улыбнулась и Примавера, одобрительно кивнула головкой. Обратив ее к Гермесу, сказала:
– Позволь мне, Всесильный, помочь этому залетевшему к нам страннику поскорее понять смысл аллегории. Ты, Гермес, бесспорно, главный дирижер нашего хора. Но кто лучше меня растолкует ему глубокий символ,
вложенный Сандро в образ Примаверы?! Посмотри на меня, – это уже предназначалось мне. – Моя фигура выдвинута на передний план. Потому что я и есть будущее, о котором тебе говорил Гермес. В
образе Весны я знаменую наступление новой, христианской, эры. Здесь на картине я прежде всего богиня плодородия, несущая в себе,
по верованию эллинов, свой первый плод – Карпоса, бога
будущих плодов – очень важный символ во всей этой мистерии.
Боттичелли. Весна. Фрагмент.
– Потому-то меня, так трепетно опекает следующая за мной
моя мать Флора (Хлорис у эллинов) – богини цветов, юности, цветения. Видишь ветку
барвинка в её устах? Это символ
супружеской верности. Флора испуганно оглядывается назад, тревожно смотрит на
Зефира, своего мужа, пытающегося оторвать её от меня. В
её взгляде немой вопрос. Прикосновением руки она хочет удержать меня. Мне смешна
её осторожность, и я уверенно продолжаю шагать вперед.
У веселого весеннего шалунишки озабоченное и грустное лицо. Странно, правда? Ведь он никогда не унывает. Гомер говорил, что Зефир озорничает даже на «островах блаженных» – то есть у нас, в Аркадии. Он надул щёки –
вот-вот выдохнет желанный для нас попутный ветерок. Но задержал выдох, словно раздумывая – не остановить ли пока не поздно уходящую Богоматерь и сопровождающую
её свою жену…
– Богоматерь?!» – ахнула я. –Ты хочешь сказать, что ты тоже Богородица? – недоумевала я.
– Всего лишь одна из её ипостасей. Немногим ведомо, что Notre Dame
(«наша повелительница»), чьим именем именуют
во Франции кафедральные соборы,
это Дева Мария после обряда посвящения в таинство
крещения её сына
Иисуса. Вот какой смысл вложен Боттичелли
в мой образ.
– Абсурд!» – опрометчиво воскликнула я.
Примавера улыбнулась:
– Тем не менее этот абсурд и является тайной сутью аллегории! Все мы, изображенные на картине, раскрываем её. Зефир – теплый западный ветер приносит дождь, а вместе с ним и плодородие. Именно как символ
плодородия он и присутствует здесь, одновременно знаменуя и предстоящее рождение Христа. Указующим в небеса перстом глашатай Гермес оповещает о приходе Мессии –
Христа. Он уже раскрыл
Его будущую участь и Харитам, и тому же Зефиру, и Богоматери. Оттого у них всех такие печальные лица. Он же будет сопровождать душу распятого и воскресит её к жизни. Но о Его воскресении пока знаем только мы с
Гермесом. Поэтому мы и не скорбим. А я так уверенно устремляюсь навстречу грядущему – ведь мне ведомо, что, воскреснув, Иисус будет
вечно пребывать
на земле…
В тот же миг картина погасла, как гаснет монитор компьютера, когда прерываешь работу. А мне так хотелось услышать продолжение этой истории. Чтобы вернуть текст на экран монитора, нужно лишь прикоснуться к «мышке».
Дай-ка попробую проделать то же самое с полотном. Дотронулась до него рукой, черный креп, скрывший изображение, тут же вздернулся. Как же я огорчилась, увидев, что мои собеседники снова превратились в застывшие
на холсте фигуры! В отчаянии я заглянула в глаза Примаверы. Зеленые, русалочьи бездны мерцали непроницаемо-загадочно.
- - - - -
Уважаемые гости сайта,
Прощу о любезности: при любом копировании
текста и снимков указывать на источник: http://www.pushkin-book.ru
|
|
|
|
|
