|
| |
Нет, не возлюбленной была...
С. Мрочковская-Балашова
Часть 3. "Что в нем такого?" (Окончание)
Идалия Полетика. Акварель П.Ф.Соколова. 1820-е.
У Долли же она танцует на балу 4 ноября 1831 у фешенебля – кн. В.П. Кочубея, председателя Гос. совета и Комитета министров, – куда выше? Присутствие здесь Полетики не простая случайность. Офицеры Ее Императорского Величества Кавалергардского полка (а муж Идалии был кавалергардом – с 1828 штабс–ротмистром, с 1832 ротмистром) – не просто непременные участники балов, а лучшее их украшение, как не раз отмечала Долли. По удивительному совпадению запись о Полетике следует сразу же за поэтическим описанием Натали Пушкиной. Словно уже тогда знала «сивилла», что эти два имени навечно будут соединены в биографии Пушкина: Мадам Полетика —
красивая и одновременно некрасивая женщина. Не характерное лицо, абсолютно не примечательный стан. И все-таки ее можно назвать красивой».
О внешности Идалии судили по единственно сохранившемуся ее портрету – акварели П.Ф. Соколова. Хорошенькая лукавая женщина. Некоторые (А. Смирнова–Россет, А. Арапова) даже считали ее очаровательной. Кн. А.В. Мещерский называл миловидной, с блестящим умом, веселым и живым характером, но самоуверенной, с весьма злым языком. Вера Вяземская сурово изрекла: невзрачная! Теперь располагаем еще одним
ее словесным портретом в дневнике Долли.
Может, остановиться?
Все равно не счесть алмазов всех «пещер» записок?! Но как не упомянуть взволнованного рассказа Фикельмон о смерти Екатерины (Теклы) Дмитриевны Шишковой (урожденной паночки Твердовской, жены поэта и переводчика А.А. Шишкова). Рассказа, дополняющего биографию трагически погибшего приятеля Пушкина. Ведь в судьбе его вдовы и дочери Поэт принимал участие. Доведенная нуждой до отчаяния, молодая женщина, вероятно, по совету Пушкина, обращается за помощью к сострадательной жене австрийского посла. Но та увидела ее уже на смертном одре…
Разве можно умолчать о записи, помогающей установить период увлечения Поэта М.А. Мусиной–Пушкиной. Теперь мы знаем, когда это было – в зимний сезон 1832–1833:
«17.11.1832. Графиня Пушкина в этом сезоне в зените красоты; она сверкает новым блеском благодаря почитанию, которое ей воздает Пушкин-поэт».
Или о веренице женщин, которыми увлекался Пушкин. Их имена известны, но в дневнике Долли они представлены в новых, порою неожиданных ракурсах. Уже упомянутые выше Елена Завадовская, Мария Мусина–Пушкина, София Урусова, Наталья и Евдокия Голицыны. И добрый десяток неупомянутых. Из них выделю самых известных:
Надежда Соллогуб – «очень хорошенькая, с изящными чертами и красивыми глазами; но с маловыразительным и абсолютно лишенным свежести лицом, одна из тех, которые могут нравиться или вовсе нет».
Аграфена Закревская «не пользуется доброй репутацией в обществе — как говорят, ей не хватает того, что называется бонтоном; у нее довольно красивое личико, но с выражением, которое редко увидишь в салонах или, по крайней мере, какого не желали бы там видеть».
Наталья Строганова, зимой 1833 «приехавшая из Варшавы проведать родителей, растеряла грацию, элегантную осанку и молодость; выражение досады ― увы! ― возмещает все это. Князь Горчаков ухаживает за ней так, как это делалось в былые времена, — открыто и не таясь». После его отъезда она продолжает флиртовать с модным кавалером зимнего сезона 1833 – Пьером Паленом, генерал-губернатором Курляндии, обычно серьезным и чуждающимся женщин, «но видимое предпочтение со стороны Натали Строгановой и маленькие знаки лестного внимания, которые все мы оказывали ему, пробудили и наэлектризовали его».
Анна Абамелек ― у нее «армянская красота: миндалевидные, черные, очень красивые глаза… Она была бы прелестна в ориентальском одеянии, но наша европейская одежда лишь подчеркивает отсутствие в ней какой-либо грации и осанки <…> Княжна Абамелек просто восхитительна в роли Иродиады. <…> Я мало встречала столь поразительных лиц — в этом красном одеянии, с черными, как смоль, волосами, со сверкающими столь мрачным огнем и несколько дикими глазами она напоминала исчадие Ада, ниспосланное для погибели душ, которые предаются ей. Она произвела очень сильное впечатление. Но когда, переодевшись, появилась в салоне, — увы! — явила еще одну угасшую иллюзию ― всего лишь весьма банальная красота и притом неестественная!»
Казалось бы, мы немало знаем о Николае I. Кое-что слышали и о его жене Александре Федоровне. Но что первое приходит в голову при упоминании имени императора? Николай–Палкин, тиран, деспот, сурово расправившийся с декабристами, кровавый усмиритель польского восстания. Иные же современники, напротив, называли его рыцарем. Деспот ли, рыцарь? – должно быть, как и большинство людей, и такой и сякой. Однако столь ли жестоким был царь, казнивший за 30 лет своего правления только сорок человек, пятеро из которых декабристы? При этом последние готовили покушение на Богопомазанника
Александра I и намеревались сразу же после победы восстания истребить всю царскую фамилию вкупе с другим Богопомазанником Николаем I. Ныне мы проливаем слезы по поводу зверской расправы большевиков с другим Николаем и его семьей. И даже причислили мученика–царя к лику святых! Попробуем быть справедливыми и к прадеду Святого! В этом, несомненно, поможет дневник Долли, представляющий
очеловеченные образы императорской четы.
На троне, торжественных приемах, в беседах с посланниками, на парадах, маневрах оба продолжают оставаться монархами. Но в кругу семьи, на балах, маскарадах, превращаются в обычных людей, которым не чуждо ничто человеческое. Флиртуют с незнакомыми масками. Обожают кататься на санках с ледяных горок. Царь откровенно, как бабенка, кокетничает с красивыми женщинами. Царица до упаду кружится в вальсе с кавалергардами. С красивым и меланхоличным поляком Адамом Ленским отплясывает полонезы и мазурки. Еще обожает царица салонные игры. Она так грациозно изображает мышку, убегающую от кошки. Иногда тайком заезжает к Долли домой, переодевается в карнавальный костюм, и они вдвоем отправляются в маскарад, растворяются в пестрой толпе. Никем не узнанная царица веселится. Естественна, непринужденна, свободна от фальши придворного этикета. А неотступно следующие за ней жандармы трепещут от страха за ее жизнь. Любит императрица, также тайком от императора, затаскивать к себе в будуар австрийскую посланницу. Болтать с ней о пустяках. Сплетничать. Как она мила при этом. Обворожительна. Прелестна…
А уж об их детях (к вашему сведению, царица уродила девятерых, семеро остались в живых), о братьях царя великих князьях Константине и Михаиле Павловичах, их женах княгине Лович, великой княгине Елене Павловне и подавно ничего не знаем. Их портретами также испещрена хроника Фикельмон.
Нельзя не упомянуть и о знакомых Пушкину великосветских дамах, наделенных Долли меткими, подчас ироническими характеристиками: о Наталье Голицыной («Усатой княгини») и ее дочери Е. В. Апраксиной, княгине Елене Белосельской, Ольге Булгаковой – дочери почт–директора А.Я. Булгакова, Н.К. Загряжской, А.Г. Лаваль и ее дочерях Зинаиде, Александре и Софии, Е.М. Бутурлиной–Комбурлей, Софии Бобринской и ее свекрови графине А.В. Бобринской, Адель Стакельберг, Зинаиде Юсуповой, Авдотье Гурьевой и ее свекрови П.Н. Гурьевой, семье Олениных – «безличной», по мнению Фикельмон.
Разбросанные по всему дневнику образы целой плеяды дипломатов, с которыми водил знакомство Пушкин, помогут понять, чем они были интересны Поэту. Среди них известные Геккерен, Мортемар, Монро, Сюлливан, Дюрем, Бургуэн, Лагрене, Хейтсбери, его жена Мэри Ребекка, кн. Фридрих Лихтенштейн, Лудольф, Андре и неизвестные, тем кому еще предстоит занять место на орбите Поэта, – Галлен, бразильский посланник маркиз Резенде, португальский дипломат и известный поэт Алмейда, гр. Беарн, Монтессюи, Миарт и Келлер и многие другие.
Образы военных, политиков, общественных деятелей, ученых, царедворцев, просто светских людей также расширят наше представление об окружении Пушкина: Паскевича, Ермолова, Витгенштейнов – отца и сына, графа и графини Нессельроде, Сперанского, Станислава Потоцкого, Юлия Литты, Федора Опочинина, Александра Строганова, Гумбольдта, Крузенштерна, братьев Михаила и Матвея Виельгорских, Бориса Юсупова, Алексея Перовского, Анатолия Демидова, А.Н. Муравьева… – несколько сотен имен, многие из которых впервые войдут в пушкинистику.
|
|
|
|
|
